П`ятниця, 29.03.2024, 02:38
Український Новокозачин
Головна Реєстрація Вхід
Вітаю Вас, Гість · RSS
Меню сайту
Категорії розділу
Мої статті [1131]
Наше опитування
Оцініть мій сайт
Всього відповідей: 181
Статистика
Форма входу
 Каталог статей
Головна » Статті » Мої статті

ТАЙНЫ БОРОДИНСКОГО СРАЖЕНИЯ. КТО НА САМОМ ДЕЛЕ ОТБИЛ БАТАРЕЮ РАЕВСКОГО.

ТАЙНЫ БОРОДИНСКОГО СРАЖЕНИЯ. КТО НА САМОМ ДЕЛЕ ОТБИЛ БАТАРЕЮ РАЕВСКОГО.
Побудительным мотивом к написанию этого материала послужил сериал Володимира Бровко о штурме Рейхстага, основанный на изучении мемуаров его участников. Он совершенно правильно указал на нестыковки в рассказах участников штурма, но вывод вот сделал неверный, подогнав материал под заранее заданный результат. К этому мы еще вернемся, а сейчас рассмотрим очень похожую ситуацию, связаную со штурмом легендарной батареи Раевского.

Конечно это по своему военному значению далеко не штурм Рейхстага, фактически положившему конец войне, но по морально-воспитательному несомненно того же порядка.

Участники Бородинского сражения главным событием дня единодушно называли дневную контратаку, когда удалось выбить Наполеоновскую армию с захваченнй было ими батареи Раевского. При этом перекололи штыками не то полк, не то целую бригаду, а бригадного генерала взяли в плен.

Чуть позже, когда Карл Толь составил каноническое описание сражения, к этому единственному успешному наступательному движению русской армии добавили кавалерийский рейд Уварова и Платова, который якобы отвлек силы Великой Армии и позволил Кутузову перегруппироваться. Это нам и вдалбливали с детства, несмотря на имевшиеся в свободном доступе мемуары Клаузевица, немца, в 1812 году состоявшего на русской службе при штабе Уварова. В этих мемуарах он подробно описал этот рейд, окончившийся на самом деле неудачей. Ну, мало ли что немец в мемуарах напишет, вон другой немец – Карл Толь, нечто противоположное написал, что наоборот, справилась наша кавалерия с оперативным замыслом Главнокомандующего, гению которого и приписывали идею этого рейда.

Так продолжалось вплоть до перестройки, когда правда наружу все таки вылезла, и выяснилось, что надо читать Клаузевица, а не Толя, ибо раскопали донесение в Кутузова в Петербург со списом генералов, представленных за Бородино к награде. Уварова и Платова в этом списке нет. Более того, из всех генералов, участвовавших в сражении, только эти двое в список и не попали. Вот так!

Случай с батареей Раевского куда более запутанный. Все генералы, так или иначе участвовавшие в боях за батарею, в наградной список попали. Тем более, интересно заслушать их воспоминания, совершенно при этом не рассматривая ни реляцию Кутузова, ни сочинение Карла Толя.

Предшествовавшие триумфальной контратаке события складывались так. Утром, 26 августа 1812 года (по старому стилю) Курганную высоту, находившуюся в центре позиции русской армии прикрывала 26-я пехотная дивизия генерал-майора И.Ф.Паскевича, состоявшая из Орловского, Нижегородского, Полтавского и Ладожского полков. Перед ними в кустах была рассыпана цепь стрелков 5 и 42 егерских полков той же дивизии. Левее занимала позиции 12-я пехотная дивизия генерал-майора Васильчикова. Обе дивизии входили в состав 7-го пехотного корпуса генерал-лейтенанта Раевского.

На Курганной высоте был возведен люнет с батареей из 18 орудий, которую составила штатная артиллерия 26-й дивизии – 26-я артбригада под командованием подполковника Густава Максимовича Шульмана 2-го. Батарея так и называлась в день сражения – Шульмановой, батареей Раевского она стала позже.

С началом сражения главный удар Наполеон направил на Семеновские (Багратионовы) флеши. Командовавший 2-й Западной армией Багратион ввел в бой за флеши все, что имел под рукой. Более того, он забрал у Раевского по батальону из каждого полка и отправил их в бой за флеши. Если учесть, что русские полки имели 2-х батальонной состав (1 и 3 батальоны, 2-ые батальоны всех полков занимались в тылу подготовкой рекрутов, что позволило уже в Тарутино быстро пополнить поредевшую армию), то корпус Раевского, до этого понесший большие потери под Салтановкой и Смоленском, был серьезно ослаблен.

Около 10 часов утра флеши пали, но сменивший раненого Багратиона Дохтуров смог остановить непрителя за Семеновским оврагом. И вот в этот момент, в одиннадцатом часу, 4-й пехотный корпус Евгения Богарнэ всеми своими силами атаковал Курганную высоту.

С 6 до 10 утра корпус Раевского уверенно удерживал позиции, но понес потери, и к этой атаке существенно уступал атакующим в численности. После ожесточенного боя бригада Бонами ворвалась на батарею, перебив пехотное прикрытие и артиллеристов...

И вот тут мы подошли к кульминации нашего повествования.



Cлово генерал-майору А.П.Ермолову, на тот момент начальнику штаба 1-ой Армии:

"Когда послан я был во 2-ю армию, граф Кутайсов желал непременно быть со мною...

Приближаясь ко 2-й армии, увидел я правое крыло ее на возвышении, которое входило в корпус генерала Раевского. Оно было покрыто дымом и охранявшие его войска рассеянные... Я немедленно туда обратился. Гибельна была потеря времени, и я приказал из ближайшего VI-гo корпуса Уфимского пехотного полка 3-му баталиону майора Демидова идти за мною развернутым фронтом, думая остановить отступающих.

Долго при неравных средствах слабое укрепление наше держалось против сосредоточенного огня сильных неприятельских батарей, но при находящихся в нем восьмнадцати орудиях не было уже ни одного заряда, и угасший огонь их облегчил приближение французов. По тесноте укрепления весьма мало пехоты помещалось в нем во внутренности его; стоявшая снаружи, истребляемая картечью, рассеяна. Недостаточны были способы для защиты местности, при всех усилиях известного неустрашимого генерал-майора Паскевича, командующего дивизиею. Позицию осматривал генерал Раевский, но лично не находился во время атаки, которая произведена совершенно внезапным образом.

Подойдя к небольшой углубленной долине, отделяющей занятое неприятелем возвышение, нашел я егерские полки 11-й, 19-й и 40-й, служившие резервом. Несмотря на крутизну восхода, приказал я егерским полкам и 3-му баталиону Уфимского полка атаковать штыками, любимым оружием русского солдата. Бой яростный и ужасный не продолжался более получаса: сопротивление встречено отчаянное, возвышение отнято, орудия возвращены, и не было слышно ни одного ружейного выстрела.



Израненный штыками, можно сказать снятый со штыков неустрашимый бригадный генерал Бонами получил пощаду; пленных не было ни одного, из всей бригады спаслись бегством немногие. Признательность генерала за оказанное ему уважение была совершенна. Урон со стороны нашей весьма велик и далеко несоразмерный численности атаковавших баталионов. Три конноартиллерийские роты прибывшего со мною полковника Никитина много содействовали успеху. Расположенные по левую сторону от возвышения, долго обращали они на себя огонь неприятельских батарей сильнейшего калибра.

Граф Кутайсов расстался со мною при самом начале атаки возвышения, и я уже не видал его более. Не встретился со мною и генерал Паскевич, которого разбросанная дивизия по сторонам возвышения толпами нестройными погналась за спасающимися, и, как слышно было, их видели вместе среди толпы."

Из мемуаров Ермолова выходит, что батарею отбил он. Так нас и учат с детства. Кто интересуется историей на любительском уровне на вопрос о том, кто отбил батарею Раевского, ответит, что Ермолов. А кто еще и мемуары его читал, скажет, что командир корпуса Раевский момент атаки "проспал", а комдив Паскевич растерялся, и не смог распорядиться должным образом. И еще граф Кутайсов был при Ермолове, но в начале дела куда то исчез, и Ермолов один и пушки Никитина направил куда надо, и атаку аж 4-х полков организовал, и лично возглавил. Один! Запомним это.

А теперь предоставим слово другому участнику боя.



Паскевич Иван Федорович, генерал-майор, командир 26-й пехотной дивизии:

"Пройти кустарники стоило французам величайших усилий. Более часа егеря моей дивизии удерживали их наступление, и только в 10 час. неприятель успел вытеснить стрелков и выдти на равнину прямо против большой нашей батареи.

Дивизия Брусье засела в овраге между батареею и с. Бородином. Дивизии Морана и Жерара, выстроившись в самом овраге и вдруг вышли из оврага, готовясь к атаке на батарею бригадою, за ними поддержанною еще двумя полками.

Видя, что неприятель приготовляется к нападению, вышел к нему на встречу с остальными полками своей дивизии, собрав своих егерей, разместив войска по обоим флангам люнета, поставил я Нижегородский и Орловский полки по правую сторону, Ладожский и один батальон Полтавского – по левую, а другой батальон Полтавского рассыпал по укрепле-

Походные запинию и во рву. 18-й, 19-й и 40-й егерские полки расположены позади люнета в резерве.

Несмотря на огонь русской артиллерии, дивизия двинулась вперед. Хотя были в меньшем числе против неприятеля, но мне удалось удержать натиск неприятеля благополучно. Наконец, превосходство числа заставило меня отойти, чтобы устроить уменьшившиеся наполовину свои полки.

Бывший в голове дивизии Морана 30-й линейный полк французов с генералом Бонами ворвался было в манеж. Вся дивизия его поддерживала. Но в это время под прикрытием приведенного гр. Кутайсовым батальона Уфимского полка, построив вновь свою дивизию и взяв 18-й Егерский полк, мы бросились на неприятеля.

Помню, что тогда бой на главной батарее представлял ужасное зрелище. Полки 19-й и 40-й егерские атаковали неприятеля с левого фланга. Генерал Васильчиков с несколькими полками 12-й дивизии напал на него с правого фланга. 30-й французский полк был почти истреблен. Генерал Бонами взят в плен. Остальная часть полка была опрокинута на дивизии Морана. Я взял остальные полки 12-й дивизии, пошел за люнет, с тем чтобы отрезать французские войска, в нем находившиеся. Подкрепляемые кавалерийскими атаками, сильным наступательным движением нашим привели в замешательство дивизию Морана. Отступление неприятеля на этом пункте едва не увлекло его войска, занявшие между тем дер. Семеновскую. Но вице-король Италианский успел подкрепить Морана дивизиею Жерара, и бой восстановился.

Таким образом в 1/4 часа люнет был возвращен. Эта схватка была одна из самых ужаснейших и кровопролитных в продолжение всего Бородинского дела. Трупы неприятеля завалили люнет перед укреплением. С нашей стороны убит генерал Кутайсов, подо мной лошадь убита, а другая ранена."

Разница с Ермоловским описанием боя значительная. И, обратите внимание на два момента.

Во-первых, появляются новые части, участвовавшие в деле, 18 егерский полк например.

Во-вторых, Ермоловым тут и не пахнет, но появляются другие действующие лица. Генерал Кутайсов – начальник всей русской артиллерии, и генерал Васильчиков, командир 12-й дивизии. Паскевич как бы делится с ними заслугами.

И тут отметим интересный факт – если Ермолов свои мемуары писал в опале, находясь в отставке, то Паскевич напротив, в чине генерал-фельдмаршала, купаясь в лучах славы.

Паскевич писал, что называется, в стол и при жизни его Записки не издавались.

Они в части боев до Бородина были опубликованы в 1900 году в сборнике В.И.Харкевича "1812 год в дневниках, записках и воспоминаниях современников." Вильна. 1900. Вып. 1. стр 82-111; а описание Бородинского боя вообще в газете "Неделя" в N29 за 1962 год!

Записки же Ермолова его двоюродный брат Денис Давыдов издал их еще в 30-е годы в Англии и они ходили в России в списках в переводе.

Оно и понятно, опального Ермолова никто бы в России издавать бы не стал. Впоследствии тот же фокус проделал Сергей Никитович Хрущов, издав на Западе воспоминания своего отца.

Ермолов и Паскевич ненавидели друг друга и Ермолов не упустил возможности хоть таким образом насолить сопернику. И если Паскевич просто умолчал об участии Ермолова в деле, то Ермолов его изящно обгадил. И солдаты 26 дивизии в панике бежали, и самого Паскевича после боя не сыскать было.

Отношения между Ермоловым и Паскевичем, как говорится, еще ждут своего исследователя. Познакомившись в 1811 году в Киеве, и будучи поначалу в приятельских отношениях, к 1826 году они были злейшими врагами. И неспроста Николай I послал тогда Паскевича замом к Ермолову на Кавказ, а на самом деле с намерением убрать проконсула Кавказа. Не исключено, впрочем, что такое отношение к Ермолову было у Николая I сформировано самим Паскевичем, которого Николай величал отцом-командиром. Ну, а у Паскевича то эта ненависть откуда? Уж не с Бородина ли? А может она ему передалась от его командира и боевого товарища Н.Н.Раевского, который Ермолова не переносил на дух и считал не боевым офицером, а штабным интриганом. Для этого есть все основания. Вообще, русское армейское руководство образца 1812 года было расколото на непримиримые партии, о чем писал в "Войне и мире" Л.Н.Толстой.

Ермолов интриговал сначала против Барклая, а потом содействовал Беннигсену в его интригах против Кутузова, за что был послан им матом на Совете в Филях.

В отношениях наших мемуаристов мы слегка разобрались, но к истине нас это не приблизило. Как же все было на самом деле? Л.Н.Толстой, без прувеличения крупнейший исследователь Отечественной Воны 1812 года, мемуары Ермолова несомненно читал. Более того, он высмеял их, отозвавшись о Ермоловском подвиге в "Войне и Мире" уничижительно.

Вот этот кусок:"...Это была та атака, которую себе приписывал Ермолов, говоря, что только его храбрости и счастию возможно было сделать этот подвиг; и атака, в которой он будто бы кидал на курган Георгиевские кресты, бывшие у него в кармане".

Лев Николаевич врать не будет. Приписал себе А.Н.Ермолов чужие заслуги.

Так то оно так, только не будем торопиться.

Роман "Война и Мир" был напечатан в России в 1868 году, а всемирную славу он приобрел после его публикации в Париже в 1880 году в переводе на французский язык. Распространял роман во Франции Иван Сергеевич Тургенев, а перевод романа на французский язык сделала... Ирина Ивановна Паскевич, сноха того самого командира 26 пехотной дивизии, защищавшей батарею Раевского. Перевела с разрешения автора.



Понятно, что кому попало такое ответственное дело Лев Николаевич не поручил бы. Очевидно, что с княгиней Паскевич он находился в приятельских отношениях. Ирина Ивановна работала над переводом все 70-е годы, и можно предположить, что они были знакомы и раньше, и взаимодействовали еще в 60-е годы во время написания романа. Были знакомы несомненно, ибо принадлежали к высшей знати, и потомок Волконских и Трубецких не мог быть не знаком с урожденной Воронцовой-Дашковой. И, вполне возможно, что точку зрения И.Ф.Паскевича до писателя убедительно довели.

И что мы имеем, тупик? Где истина? Роем дальше. Забываем про генералитет и обращаемся за помощью к офицерскому составу.

К делу прикладываются воспоминания Авраама Сергеевича Норова.



Он незадолго до своей смерти в 1869 году прочитал и "Войну и Мир", и "Записки" Ермолова, изданные его племянником легально уже в России в 1864 – 1868 годах.

То есть он пишет свои воспоминания, имея на руках сочинения на ту же тему, которые в состоянии оценить критически.

Норов пишет:

"В то самое время как мы шли на левый фланг, жестокая борьба происходила на центральной батарее, которую мы, артиллеристы, называли по имени батарейного командира, Шульмановою, а в реляциях она названа именем Раевского, корпус которого оборонял ее...Эта батарея, защищаемая дивизиями Паскевича и Васильчикова, с самого утра истребляла ряды неприятеля, который наконец с помощию усиленного огня своей артиллерии (тогда как в нашей батарее оказался уже недостаток в зарядах) успел ворваться в редут с бригадою генерала Бонами. В это время Ермолов, посланный Кутузовым на левый фланг (находившийся в самом трудном положении после отбытия пораженного князя Багратиона), встретил на пути своем две роты конной артиллерии Никитина и повел их на левый фланг; тут же встретился с ним Эйлауский товарищ, начальник артиллерии, пламенный граф Кутайсов, который присоединился к нему. Поравнявшись с центральною батареею, они с ужасом увидели штурм и взятие батареи неприятелем, оба бросились в ряды отступающих в беспорядке полков, остановили их, развернули батареи конной артиллерии, направя картечный огонь на торжествующего неприятеля и став во главе баталиона Уфимского полка, повели их в атаку прямо на взятую французами батарею, меж тем как Паскевич, с одной стороны, а Васильчиков, с другой, ударили в штыки. Неприятель был везде опрокинут и даже преследуем; центральная батарея опять перешла в наши руки уже со штурмовавшим ее французским генералом Бонами, взятым в плен, и опять начала громить бегущего неприятеля, который понес при этом случае огромную потерю. Но с этим торжеством связана великая потеря для всей нашей армии. В это время был убит наш гениальный артиллерийский генерал граф Кутайсов. В кровавой схватке никто не видал, как он, вероятно, был сорван ядром с своей лошади, которая прибежала с окровавленным седлом в свои ряды, и даже труп его не был найден!"

Норов уже воздает всем, и Ермолову, и Паскевичу, и Васильчикову, и Кутайсову. И теперь все срастается, мозаика двух ненавидящих друг друга мемуаристов наконец то склеена! Казалось бы...

Но Норов не участник схватки за батарею! Он пишет с чужих слов, и к тому же, как следует из его мемуаров, симпатизирует Ермолову. Л.Н.Толстого за его мнение о роли Ермолова он осуждает. Но осуждает аргументированно. Он ссылается на своего товарища Глухова:

" подвигу Ермолова была свидетелем армия... Мой бывший товарищ поручик Глухов, быв ранен, возвращался с перевязочного пункта к своей батарее: в самое это время Ермолов завладел им, заставил его приводить в порядок людей Перновского полка и, соединив их с Уфимским баталионом, пошел вместе с ними в штыки. Тут Глухов был вторично ранен и вторично был отправлен на перевязочный пункт."

Дело запутывается еще больше. К участникам атаки добавляется еще и Перновский полк! И крамольная мысль закрадывается, что некто Глухов тоже в герои пролезть не прочь.

Так кто же все таки прав, Ермолов или Паскевич?

Будем реляцию Кутузова Алекандру I поднимать?

Знаем мы, как реляции пишутся. Кто первый до места написания доехал, тот и прав.

А кто первый доехал, начальник штаба Ермолов, или полевой командир Паскевич?

Как вы думаете? Да и не Кутузов реляцию писал, он ее подписывал. А писал Карл Толь. И в каких он был отношениях с нашими героями, одному богу известно. То есть известно. В 1831 году начальник штаба армии Толь доносы писал в Петербург на Главнокомандующего Паскевича. Но так то в 1831 году, а в 1812 они дружить могли. Нет, реляция нам не поможет. Нужно что то другое. Конкретно весомое. Генерала Бонами взял в плен фельдфебель 18 егерского полка Золотов (вспоминаем о 18-м егерском у Паскевича). Факт, что называется, медицинский. Золотов доставил пленного на командный пункт армии, и был произведен Кутузовым в подпоручики. Все таки Л.Н. Толстой был прав.

И вот тут бы нам мемуарный анализ закончить, и начать выводы делать, но...

В отделе рукописей Российской национальной библиотеки (С.-Петербург) хранятся написанные на немецком языке мемуары Владимира Ивановича Левенштерна. Ну, Владимиром Ивановичем он стал, когда женился на девице Обресковой и окончательно обрусел. А в день Бородинского сражения майор Вольдемар фон Левенштерн был старшим адъютантом Барклая-де-Толли.

Мемуары он писал как и Паскевич в стол. Но достоянием общественности они стали.

И вот без купюр про батарею Раевского:

"Кутузов старался успокоить Барклая. Несколько минут спустя последний поехал обратно галопом и сказал мне по пути:

- По крайней мере, не разгонят остального резерва.

В этот момент он заметил, что по направлению к холму, возвышавшемуся в центре (который получил впоследствии название батареи Раевского), происходило какое-то необычайное движение. Из-за дыма и пыли мы не могли видеть, какая была причина этого движения. Генерал поручил мне разузнать, в чем дело. Я увидел, к величайшему моему изумлению, что он был во власти французов. Наши войска отступали в большом беспорядке. Нельзя было терять ни минуты. Вместо того чтобы возвратиться к генералу Барклаю, я попросил адъютанта принца Ольденбургского, поручика Варденбурга отправиться к генералу и сообщить ему это прискорбное известие. Окинув в то же время взглядом местность, я заметил вправо от холма батальон Томского полка, стоявший сомкнутой колонной в полном порядке. Я бросился к нему и приказал батальонному командиру именем главнокомандующего следовать за мною. Он послушался и смело пошел вперед.

Я запретил солдатам кричать "ура!" без моего разрешения, так как им надобно было взобраться на холм, поэтому следовало беречь их дыхание; батальонный командир шел пешком. Это был толстенький кругленький человечек, но в нем был священный огонь.

Поднявшись на средину холма, солдаты Томского полка прокричали поданному мне знаку грозное "ура!" и кинулись с остервенением на всех, кто попадался им навстречу; войска пошли в штыки; завязался жаркий бой. К этому пункту поспешил и генерал Ермолов со всем своим штабом, при нем находился дежурный генерал Кикин и командовавший артиллерией граф Кутайсов. Ему удалось под градом пуль сформировать пехоту и энергично поддержать дело, начатое храбрым батальоном Томского полка; успех был поддержан поспешным движением, совершенным генералом Паскевичем, который сделал удачную диверсию влево от большой батареи. Мы овладели таким образом снова важной позицией, которую чуть было не потеряли.

В тот момент все признали за мою заслугу, что я увлек всех своим примером. Генерал Ермолов поцеловал меня на самой батарее и тут же поздравил меня с Георгием, который я несомненно должен был получить. Но впоследствии, когда этот эпизод был признан самым выдающимся событием дня, другие лица пожелали присвоить себе эту честь и пожалели о том, что они были слишком откровенны в выражении своих чувств, в тот момент, когда пролитая кровь заставила смолкнуть вражду.

Генерал Ермолов, Кикин и я были ранены; храбрый граф Кутайсов был убит.

Генерал Барклай, подоспевший во время нашей стычки, немедленно принял меры к тому, чтобы неприятель не мог вторично овладеть батареей. Он поручил оборону этой батареи и холма дивизии генерала Лихачева.

Видя, что я ранен, Барклай с обычной своей добротой велел мне отправиться в походный госпиталь, приказав одному из своих ординарцев сопровождать меня.

Я встретился в госпитале с генералом Ермоловым и графом Остерманом. Первый, под впечатлением совершившегося, осыпал меня похвалами и просил у меня прошения, сознавшись, что он был виноват передо мною, и объявил, что впредь он будет всегда приятелем человека, которого он видел на белой лошади в пятидесяти шагах перед Томским батальоном и который первый пошел на штурм батареи; он присовокупил, шутя: "Вы вполне заслужили Георгиевский крест, да и сами походили на Георгия на вашей белой лошади с саблей в руке".

Впоследствии он предал все это забвению, и в настоящее время во всех реляциях упоминается о нем, как о том офицере, который стал во главе батальона и повел его на холм. Искажено даже название полка, коему принадлежала честь этого подвига. Ничего не требуя для себя, я вступаюсь только за честь Томского полка.

Генералу Ермолову было также излишне присваивать себе мое место, как Суворову место того офицера, который первый пошел на штурм Измаила. Честь взятия этой батареи принадлежит по праву генералу Ермолову. Я имел только счастье подать к тому первый пример. Он был начальник штаба, а я простой майор, следовательно, между нами не могло быть никакого соревнования, никакого соперничества. "

Вот так, уважаемые читатели. На самом деле описание Левенштерна самое реалистичное и беспощадное, ему хочется верить. Но сквозь строчки сквозит обида.

Правды мы не узнаем НИКОГДА! Да и нужно ли это? Какая разница, кто первый ворвался на батарею, или первым водрузил флаг над Рейхстагом. Главное, что водрузили, что ворвались и опрокинули, а кто это сделал, уже дело десятое.

В Бородинском сражении, а точнее в Бородинской резне, ни Наполеон, ни Кутузов ситуацией не владели, все решали на месте полевые командиры. И в случае с батареей Раевского скорее всего сразу несколько русских генералов приняли решение о контратаке независимо друг от друга. Тогда все делали одно дело, а уж только потом стали делить славу. Так устроена человеческая натура, и так себя ведут во всех армиях мира.

И не надо искать в этом тем более политической подоплеки и проявления русского имперского мышления, как это делает Володимир Бровко в случае с водружением флага над Рейхстагом. При желании и наш случай можно представить как пример того, как заслуги немца Левенштерна и малоросса Паскевича российская имперская пропаганда приписала русскому Ермолову.

Надеюсь, что после этой публикации такого уже не произойдет.

ПРИЛОЖЕНИЕ: Из реляции М.И.Кутузова царю Александру I.

"Начальник главного штаба генерал-майор Ермолов, видя не-приятеля, овладевшего батареею, важнейшею во всей позиции, со свойственною ему храбростью и решительностию, вместе с отличным генерал-майором Кутайсовым взял один только Уфим-ского пехотного полка баталион и, устроя сколько можно скорее бежавших, подавая собою пример, ударил в штыки. Неприятель защищался жестоко, но ничто не устояло противу русского штыка. 3-й баталион Уфимского пехотного полка и 16-й егерской полк бросились прямо на батарею, 19-й и 40-й по левую сторону оной, и в четверть часа батарея была во власти нашей с 18-ю орудиями, на ней бывшими. Генерал-майор Паскевич с полками ударил в штыки на неприятеля, за батареею находящегося; генерал-адъютант Васильчиков учинил то же с правой стороны, и неприятель был совершенно истреблен; вся высота и поле оной покрыто неприятельскими телами, и бригадной командир французской генерал Бонами, взятой на батарее, был один из неприятелей, снискавший пощаду. Подоспевшая на сей случай кавалерия под командою генерал-адрьютанта Корфа много способствовала к отбитию батареи нашей; при сем случае к боль-шому всех сожалению лишились мы достойного генерала от артиллерии Кутайсова, которой при взятии батареи был убит. Генерал-майор Ермолов переменил большую часть артиллерии, офицеры и услуга при орудиях были перебиты и, наконец, употребляя Уфимского пехотного полка людей, удержал неприятеля сильные покушения во время полутора часов, после чего был ранен в шею и сдал батарею г[енерал]-майору Лихачеву, при-сланному генералом от инфантерии Барклаем-де-Толлии с 24-ю дивизиею на смену 26-й, которая, имея противу себя во все время превосходные силы неприятеля, была весьма расстроена"

ПАРМЕН ПОСОХОВ
Категорія: Мої статті | Додав: graf (29.07.2012)
Переглядів: 506 | Рейтинг: 0.0/0
Всього коментарів: 0
Ім`я *:
Email *:
Код *:
Copyright MyCorp © 2024
Пошук
Друзі сайту
Безкоштовний конструктор сайтів - uCoz